Записки о чеченской войне 1995-96 гг.

Возвращение в ад

15 января 1996 года начался второй этап моей чеченской эпопеи. Утром, с рюкзаком за плечами, я прибыл в расположение в/ч 22033 (гражданская нумерация 166-ой бригады), расквартированной в г.Тверь.

Чеченская война, 1995-1996

Вместе со мной, возвращалось из отпусков ещё четверо контрактников. Получив перевозочное требование, одно на пятерых, мы двинулись на железнодорожный вокзал, чтобы ехать в Москву. Но ребята не торопились в окопы, а первым делом зашли в станционный буфет и «раздавили» пару бутылочек водки. Будучи убеждённым трезвенником, я не участвовал в попойке. Оценив мою несгибаемость в отношениях с зелёным змием, сослуживцы единогласно поручили мне быть за старшего, отдав перевозочное требование.

К шести вечера мы-таки добрались до Курского вокзала. Поезд на Владикавказ ушёл ещё в обед, следующий по расписанию ожидался через сутки. Сдав рюкзаки и сумки в камеру хранения, мы побродили по вокзалу и обосновались в одном из залов ожидания. Там на стене висел телевизор и мы были в курсе последних новостей. А они были горячие. Транслировались ракетные удары с вертолётов по селу Первомайское, в котором засели чеченцы возглавляемые Радуевым.

Уже будучи в бригаде, мне пришлось услышать воспоминания солдат, участвовавших в блокировании Первомайского. В нашу бригаду пришла разнарядка на присылку к Первомайскому группы солдат обученных стрельбе из установок ПТУРС (противотанковый управляемый реактивные снаряд ). Отбор происходил примерно так:
— Ты, ты и ты.
— А можно мне?
— Можно. Будете птуристами.
— Но мы никогда не стреляли с ПТУРов.
— Ерунда, по ходу дела научитесь.

Свидетельства очевидцев полностью противоречили заявлениям официальных лиц о тройном кольце окружения вокруг села. Там не то что тройного, одно-то кольцо не смогли организовать.

Когда "специалистов" привезли на место и высадили в чистом поле, ничего не объяснив и не поставив задачу, не обеспечив сухпайками, они постояли, помёрзли и пошли искать закуток, где можно погреться да поесть. Сбивались в кучки у костров не зная чем заняться и думая о жратве. Когда дело дошло до стрельбы, её производили таким образом: целились, пускали снаряд, а когда он подлетал к намеченному объекту, установку дёргали за задние сошки. Таким образом, снаряд попадал куда надо (а может и не попадал, далеко — не разобрать).

Но тогда, на вокзале, я ничего этого ещё не знал. От долгого сидения в неудобных креслах тело уставало и я периодически отправлялся бродить по вокзалу. В первом часу ночи, в одном из залов ожидания, увидел группу полупьяных мужиков, одетых в рваньё. Ими командовал армейский офицер (офицер милиции смотрелся бы в этой роли более органично). Не трудно было понять, что это свежая партия контрактников отправляется на сборный пункт в Нижний Новгород. С шумом и гамом группа ушла на посадку.

Я рассматривал витрину буфета. Продавщице было скучно, покупателей не было, и она решила поделиться со мной своими впечатлениями от увиденного:
— Ужас, что эти сейчас здесь вытворяли, — сказала она, указывая вслед ушедшей команде. — Все пьяные, дерутся, офицера не слушают. Кто это такие?
— Это, маманя, будущее наших Вооружённых Сил — контрактниками называются. Через несколько дней ребята в Чечню поедут.
— Вот таких туда и надо посылать, что б если убьют, так и не жалко было.
— Совершенно с вами согласен, Россия больше выиграет, чем потеряет.

Под утро мои сослуживцы немного протрезвели и мы всей компанией решили прогуляться по улице вдоль вокзала. Только вышли наружу, останавливает нас военный патруль: капитан и двое худеньких, тщедушных курсантиков первогодков.
— Кто старший? — спросил капитан.
Я ему полушутя ответил:
— Кто трезвее, тот и старший. В данный момент я за старшего.

Наша форма одежды нарушала все уставные требования. Чёрные шерстяные шапочки, вместо шапок-ушанок, домашние шарфы, расстёгнутые бушлаты. Но мы знали, что нас не тронут, потому, что мы ветераны войны, на участие в которой очереди из добровольцев пока что нет. Капитан опять спросил:
— Откуда и куда следуете ?
Один из наших изрёк многозначительно:
— Оттуда.
Я пояснил:
— Возвращаемся из отпусков в Чечню.

Капитан, для видимости, полистал наши военники, вернул и по-отечески попросил не безобразничать. Мы хором заверили его, что всё будет нормально. Своего обещания мы не нарушили.

В полдень пришёл наш поезд. В дороге мои сослуживцы хоть и пили регулярно водку, но вели себя сдержанно. Когда пересекали границу с Украиной, по вагону прошли таможенники, скороговоркой задавая вопрос о наличии запрещённых предметов и оружия. Кто-то из нашей компании с пьяной жизнерадостностью воскликнул:
— Что мы, дурные, с дровами в лес ехать?

Вагон был полон кавказцами. Но вопреки опасениям, они относились к нам миролюбиво. Помню один грузин, узнав куда мы направляемся, сказал:
— Надерите задницу этим чеченцам. Они там все бандиты.

Удивительно, но данное восклицание окружающие полностью поддержали, хотя все они были брюнетами, имели смуглую кожу и лица с характерными южными чертами. До этой поездки мне казалось, что жители кавказского региона более монолитны в своих межнациональных отношениях. Я полагал, что обитатели южных горных регионов живут по принципу: один за всех и все за одного, невзирая на принадлежность к той или иной этнической группе. Видимо данное правило действует лишь внутри этносов. Сразу после этого короткого общего диспута, в котором наша военная миссия получила одобрение простых горцев, у меня состоялся длинный, обстоятельный разговор с пожилым рассудительным дагестанцем. Суть его позиции можно было бы сформулировать так: хотя чеченцы в общей массе не очень порядочный народ, но всё же столь жестокое обращение с ними не делает чести России.

Утром 18 января выгрузились во Владикавказе. Расспросили коменданта, других военных и выяснили, что надёжнее и быстрее всего можно попасть в Чечню с аэродрома в Моздоке. На электричках, с пересадками доехали до Моздока. В два часа дня достигли военного аэродрома. Без всякой проверки документов нас пропустили на территорию. На лётном поле царило оживление: грузовики подвозили ящики с патронами, гранатами, снарядами для установок "Град", их спешно перегружали в военно-транспортные вертолёты Ми-26 и отправляли под Первомайское. А оттуда периодически прибывали санитарные Ми-8. Всё было задействовано в том направлении.

А тем временем, пронизываемые ледяным ветром, по полю бродили группы солдат и офицеров, возвращавшихся в Чечню после отпусков и госпиталей. Но до них никому не было дела. При этом на аэродроме действовало двое дежурных, один регулировал загрузку вертолётов и самолётов Вооружённых Сил, а второй летательных аппаратов МВД. Оказалось что мне, армейцу, надо заплатить около трёхсот тысяч рублей, чтобы сесть в вертолёт МВД. Я был потрясён таким свинством. Казалось бы, выполняем одну задачу, находимся в одной упряжке?!! Ан нет - плати бабки.

Надо отметить, что военнослужащие МО (федералы), относились к сотрудникам МВД (ментам) с презрением. На гражданке милиция дискредитировала себя коррупцией и непрофессионализмом. В Чечне войска МВД выполняли охранно-полицейские функции на территориях отвоёванных армией. Но СМИ освещали события так, словно на плечах МВД лежала вся тяжесть по наведению конституционного порядка, а армия им вроде как ассистировала: оказывала моральную поддержку своим присутствием. Этот перевёртыш предназначался большей частью для скармливания мировому общественному мнению (дескать, ничего серьёзного не происходит, несколько милиционеров с дубинками наводят порядок, только и всего. Не надо трагедизировать ситуацию).

Ничего не значащая, но забавная деталь: даже в самую жаркую погоду, практически все солдаты внутренних войск ходили в бронежилетах и касках, со стороны могло показаться, что они не вылезают из сражений. Увидеть же бронежилеты на федералах было практически невозможно, а их каски находились где угодно, но только не на головах. Даже во время боестолкновений большинство армейцев было без бронежилетов. Конечно, данная деталь объясняется не трусостью одних и храбростью других, а весом бронежилетов (армейский весил 30кг, милицейский значительно меньше).

Из разговоров с коллегами, я узнал, что кое-кто из них торчит на аэродроме четвёртые сутки. Из гражданского опыта туристических путешествий я знал, что если сесть на рюкзак и ждать пока тебя пригласят на посадку, то никуда не уедешь. Нужно непрерывно суетиться: ходить, искать, спрашивать. Так я и поступил. Как только у какого-нибудь вертолёта возникало движение людей, я бежал туда узнавать, куда летит борт.

Несколько часов прошли в бестолковой беготне с одного края лётного поля на другой. Постепенно во мне накапливалось раздражение от этого типичн армейского бардака. В Российской Армии только на парадах, в момент прохождения торжественным маршем присутствует порядок, в остальное время царит жуткий бардак - левая рука не знает, что делает правая.

Бывали случаи, когда возвращающиеся в Чечню контрактники, пробыв в Моздоке несколько суток, поняв, что они этой армии не нужны, плюнув на всё, уезжали домой. Но нам повезло. К вечеру подвернулся Ми-26, в который загрузили "КАМАЗ" топливозаправщик. В свободные места между машиной и бортами вертолёта набилось около сорока человек желающих попасть в Чечню. Не прошло и получаса с момента взлёта, как мы приземлились в Ханкале.

Чеченская война, 1995-1996

Около шести вечера наша группа возвращенцев наконец-то подошла к центральному КПП штаба группировки. Сразу бросился в глаза танк, стоящий на территории базы, прямёхонько напротив въезда. Ствол опущен параллельно земле, нацелен на дорогу, готов к отражению внезапного нападения. "Осенью такого не было. Значит обстановка серьёзная", - подумал я. Дорога за КПП, ведущая к шоссе, была пуста. На ней обычно выстраивались загрузившиеся автомобильные колонны, перед убытием. Судя по записи в журнале у дежурного по КПП, автоколонна нашей бригады ушла совсем недавно.

Ночь провели в одной из уже построенных казарм. Специального места, для транзитников не было, поэтому каждый искал себе место где попало. Хотя для этой цели в штабе группировки от каждой бригады или полка, имелся квартирмейстер обязанный размещать транзитников. Но этой привилегией пользовались только офицеры и прапорщики.

Находясь в казарме, в которую нас впустили переночевать, я с отвращением наблюдал процесс внезапного перерождения людей. У господ офицеров, которые ещё пару часов назад униженно бродили по лётному полю в Моздоке в общей, зябнущей на сквозняке массе, которые не чурались стрельнуть у солдат сигареток, не брезговали есть с солдатами из одной консервной банки сухой паёк и жевать один с ними хлебушек, в вертолёте сидели на корточках плечом к плечу с солдатами, вдруг, при возникновении опасности, что всем места на ночь не хватит, у этих субъектов сразу появился гонор. Они стали выяснять у кого какое звание, кто имеет большее право на тёплый ночлег. Из априори порядочных людей они мгновенно превратились в мелких гадких людишек, готовых вцепиться в глотку любому, претендующему вместе с ними хотя бы и на крошечный, кратковременный кусочек благополучия. Смотрел я на "шакалов" и думал: "С такой армией, где офицеры не считают солдат за людей, это государство ещё пытается кого-то победить?!"

Места хватило всем. Коротая время до отбоя, я разговорился с занявшим соседнюю койку лейтенантом. Узнав, что я разбираюсь в вопросах уголовного права, он спросил меня, какое наказание ему светит, за то, что месяц назад, он, своей властью, отстранил от управления БМП пьяного механика-водителя и приказал вести машину солдату не имевшему допуска, в результате БМП перевернулось - погиб один или два человека (точно не помню). Я успокоил лейтенанта, предположив, что про этот инцидент уже все давно забыли, а погибших списали на происки злых чеченцев и отправили домой как героев, погибших в смертельной схватке с врагом. Через несколько месяцев я снова встретил того лейтенанта. Его цветущий, беззаботный вид свидетельствовал о правоте моих слов.

Наступило 19 января. Около 11 часов утра прибыла на погрузку автоколонна из нашей бригады. До трёх часов бродили по улице, ждали пока машины загрузятся на складах. Наконец техника стала потихоньку выстраиваться в колонну, чтобы следовать домой. Наша группа залезла в кузов грузовика. Дубея от холода, просидели два часа в ожидании отправки. По времени уж пора было трогать, что бы вернуться засветло. Вдруг прошла команда: "Не все машины загрузились. Остаёмся ночевать". Техника стала разъезжаться по разным углам, а мы опять пошли искать ночлег.

На этот раз отыскали недавно возведённую, полупустую казарму. Одно крыло в ней пустовало. Казарма была одноэтажная, сборно-щитовая, светлая и тёплая. Пол застелен линолеумом. Всё чисто, уютно. Наша группа уединилась в одном из отсеков. К нам примкнуло ещё трое контрактников с бригады — экипаж БМП-1 со второго пехотного батальона, охранявший колонну на марше. Они были в промасленных грязных бушлатах, с закопченными обветренными лицами и руками. В механике-водителе я узнал того самого контрактника с уголовным прошлым, которого в Ейске отправили прямо из госпиталя на гауптвахту за пьяный дебош. Только мы расселись на пол, как тут же белокурый командир БМП вынул из недр своей куртки две бутылки водки и поставил их перед собой. Я поинтересовался, чем они будут закусывать? Оказалось, что закусывать нечем, так как водка была куплена на деньги, вырученные от продажи сухпайка. Порывшись по рюкзакам, наша группа всё же организовала кое-какой стол. Я ещё сходил на хлебозавод, принёс несколько буханок хлеба. Удивительное дело, выпекаемый в полковых пекарнях хлеб, зачастую был вкуснее продающегося в магазинах на гражданке.

От выпитой водки экипаж БМП быстро окосел и отрубился. Образовалась следующая картина: на полу сидел в позе лотоса механик-водитель, он мерно раскачивался вперёд-назад и смотрел отсутствующим взглядом, куда-то в пустоту. Командир и наводчик распластались по линолеуму причудливым узором, раскинув в стороны руки и ноги, а рядом с ними бесхозно валялись автоматы и разгрузки с боеприпасами. Наступил вечер. Заняться было нечем, вся наша группа отпускников улеглась рядком вдоль стены. В отсеке горела при входе только одна лампочка дневного света и в помещении было сумрачно. Мы стали закимаривать. Неожиданно раздался громогласный, грубый мужской голос:
— Что это такое?! Кто запустил с оружием?! — далее последовали многоэтажные непечатные выражения.

Над распластанными телами экипажа БМП навис бородач лет сорока, крепкого телосложения, в майке, подчеркивающей его мускулистость, штанах и высоких шнурованных ботинках (берцах). Механик-водитель, не реагируя на громоподобные ругательства, продолжал раскачиваться; лежавшие командир и наводчик не шелохнулись. Бородач нагнулся и стал поднимать с пола автоматы. Но тут механик-водитель, издав пьяное:
— Э-э-э-э-э ! — вышел из сомнамбулического состояния и схватился за свой автомат, не желая его отдавать (пьяный-то пьяный, а службу знает). Бородач с силой вырвал его из рук механика. Но тот не отступил, встал на ноги и продолжал тянуться к своему оружию. Бородач резко ударил солдата кулаком в грудь. Тот отшатнулся, но устоял и всё тянул руки. Тогда бородач ухватился за ствол автомата, словно за рукоятку топора, и мощно замахнулся с плеча, как если бы рубил суковатое полено. Я успел подумать: "Сейчас череп расколется!", — но приклад опустился на ключицу. От сокрушительного удара механик пал на четвереньки, а бородач в запале, опять же с сильного замаха, жестоко саданул носком ботинка механику в грудь. У меня опять мелькнула мысль: "От такого удара сердце остановится!" Но нет, у солдата лишь перехватило дыхание, из носа и рта пошла кровь. После этого бородач спокойно собрал автоматы, гранаты и ушёл, властно выкрикнув напоследок:
— Дежурный, убрать эти тела!
А пьяные командир и наводчик даже не пошевелились. Пока механик утирал кровь, очухивался после нокаута, явился патруль, пинками разбудил пьяных и уволок всех троих на гауптвахту.

Через некоторое время к нам в отсек зашёл другой офицер, тоже с бородой, одетый по-домашнему: в майке, штанах и шлёпанцах. Он был очень миролюбив и спокоен, поговорил с нами, объяснил, что с 31 декабря 1995 года у них в роте введено правило: все приходящие на постой должны сдавать оружие дежурному. А 31 декабря произошло следующее: попросившиеся на ночлег солдаты были с оружием. Они уселись кружком и стали праздновать Новый год (естественно с водкой). Окосели. Один из солдат, расчувствовавшись, решил подарить соседу что-нибудь в честь праздника, на память. Поскольку у него ничего с собой не было, кроме гранаты, он выдернул кольцо и вручил гранату сослуживцу (от чистого сердца, конечно). Офицер не уточнил, сколько человек осталось в живых. После этого случая запретили заходить в казарму на постой с оружием и боеприпасами.