Записки о чеченской войне 1995-96 гг.
"Чтоб развевался, как положено!"
Дни шли за днями. Погода в августе-сентябре 1995 года стояла очень тёплая, с редкими дождями, 25-30 градусов на солнце, поэтому ходить одетым согласно требованиям устава было тяжко. При любой возможности солдаты и офицеры раздевались до пояса, а на окраинах ЦБУ и в батальонах, вовсе фланировали в одних трусах.
Но тут комбриг отдал приказ - всем ходить одетыми по форме №4, то есть: в сапогах (ботинках), штанах, куртках и головных уборах. Приказ в высшей степени глупый, но... плетью обуха не перешибёшь. Армейский дубизм это непаханое поле для научных исследований в области психиатрии.
Как-то раз выглянул я из своего убежища наружу и вижу такую картину: по ЦБУ расхаживает комбриг, а метрах в ста от него, в батальоне связи, трое или четверо солдат роют лопатами какие-то канавы. Полдень, солнце жарит, они скинули куртки и копают в майках. Комбриг увидел эту картину и давай во всё горло орать на солдат нецензурной бранью, свистеть - пытаясь привлечь к себе их внимание. Но расстояние достаточно большое, да и ветерок сдувал ругательства в сторону. Солдаты продолжают добросовестно трудиться, не подозревая, что они уже обречены.
Взбесившись, комбриг проорал: " Дежурный по лагерю, ко мне !". Мигом примчавшемуся дежурному он приказал: "Вон тех нарушителей — всех в яму !". Дежурный прихватил с собой пару вооружённых солдат из караула и трусцой побежал в указанном направлении. Минута ушла у него на объяснение ситуации ошарашенным солдатам. И вот уже их, с поникшими головами, отконвоировали под арест.
Начальник штаба К - олицетворение армейского хамства, рослая ожиревшая туша с зычным голосом, всячески старался подражать комбригу и тоже рьяно следил за исполнением приказа о соблюдении формы одежды. Вскоре настала моя очередь попасть под раздачу.
Пренебрегая приказом о соблюдении формы одежды, пошёл я как-то с голым торсом в офицерскую столовую за водой. От капонира, в котором я корпел над бумагами, до столовой, можно было почти доплюнуть - всего метров 30-40, но они представляли собой открытое место - бригадный плац, хорошо просматриваемый со всех сторон; и кунги комбрига и начштаба отстояли от него всего метров на 50-60. Вообще-то не составляло труда накинуть куртку, сделать дело и тут же её снять. Но меня возмущало, что невоспитанные, некультурные людишки наделены полномочиями отдавать глупые приказы.
Однако самое неприятное для меня заключалось в том, что эти два субъекта, комбриг и начштаба, спокойно нарушали свой же приказ: частенько ходили по ЦБУ в одних трусах, начштаба при этом демонстрировал свой живот, как у беременной женщины на девятом месяце. Почему им можно, а мне нельзя? Короче говоря, я пошёл по пояс голым. И когда уже возвращался с полными вёдрами, услышал, как начштаба приказал дежурному по лагерю отправить меня в яму. Сделав вид, что ни о чём не ведаю, я продолжил движение.
Только я достиг капонира, как подбежал дежурный лейтенантик. Выглядел он убого: сопливенький, щупленький, с гнилыми зубами и затравленным взглядом, речь с заиканиями (совсем недавно окончил училище ). Удивительно, как медкомиссия пропустила такого заморыша? Хотя, если прикинуть по срокам, он поступал учиться году в девяностом, советский режим рушился, и престиж военной службы упал до такой степени, что вступительные экзамены во многие военные училища стали пустой формальностью - зачисляли даже получивших двойки, лишь бы фуражка на голове держалась.
С максимальной строгостью лейтенантик потребовал, чтобы я следовал за ним под арест. Я изобразил ошарашенный вид, дескать, не понимаю что случилось. Лейтенантик дал разъяснения. Для меня было унизительно вдвойне, что незаконный приказ рьяно исполняет гнилозубый дистрофик. Продолжая валять ваньку, я удивлённо покрутил головой в разные стороны:
mdash; Какой начальник штаба? Где? Я его не вижу. Он уже думать забыл обо мне. Вот пускай сам ко мне подходит и предъявляет претензии. Я не считаю данное нарушение столь грубым, чтобы за него можно было арестовывать.
Лейтенантик тупо продолжал настаивать на своём требовании. Тогда я просто обложил этого салабона нецензурной бранью:
mdash; Слышь, дядя, потухни !!! Никуда я с тобой не пойду. Можешь доложить начальнику штаба о моём неподчинении. Базар окончен!
Рассвирепев, лейтенантик в свою очередь заявил:
- По законам военного времени я вправе применить в отношении тебя оружие!
Кажется, он даже сдёрнул с плеча автомат. Кое-какие борцовские навыки у меня ещё оставались и было очевидно, что мне не составит труда заломать этого худосочного юношу.
— А я буду действовать в пределах необходимой обороны.
Молокососу не хватило духа передёрнуть затвор. Мы обменялись нецензурными тирадами и разошлись. К счастью, это происшествие не имело дальнейшего развития.
Будучи юристом по образованию, для себя я решил расставить точки над "ё". С большим трудом отыскал в лагере "Дисциплинарный устав Вооруженных Сил". Из него я выяснил, какой должна быть процедура дисциплинарного ареста.
Во-первых, производится служебное расследование. Во-вторых, нарушителю объявляется взыскание, лично или перед строем. В-третьих, выписывается записка об аресте. В-четвёртых, проводится медосмотр. В-пятых, осуществляется помывка в бане и только после всего этого солдата можно сажать на гауптвахту.
Естественно, что в нашей бригаде (подозреваю, что и во всей чеченской группировке) ничего, даже отдалённо похожего на эту процедуру не делалось. Просто солдат швыряли за решётку по устному распоряжению офицеров - и все дела. А случись при этом увечье или смерть, задним числом напишут необходимые бумажки по которым всё будет шито-крыто.
Знание положений устава пригодилось примерно через месяц, когда меня поставили дневальным по ЦБУ (это был мой единственный хозяйственный наряд за всю службу в Чечне). Наряд не напряжный, дневной. Ночью дневальный мог спать в своём подразделении. Требовалось лишь напилить и поколоть достаточно дров, подмести и разок помыть пол в кунге, в котором сидело несколько дежурных офицеров: дежурный по разведке, дежурный по артиллерии, дежурный по связи и дежурный над всеми этими дежурными. На столе у них лежала большая карта местности, по которой они чего-то там должны были скумекать на случай большого шухера.
Весь наряд я добросовестно выполнял свои обязанности. Сутки прошли. Фактически я почти сменился. По времени новый дневальный уже должен был явиться и заступить на дежурство, но он задержался. В это время, вечером, в штабе регулярно проходили совещания офицеров бригады. Они заседали в сооружении, наподобие комнаты, стены и потолок которой изображала масксетка, не защищавшая ни от дождя, ни от ветра, а только от взглядов со стороны. Столы и стулья были сделаны из снарядных ящиков. Только комбригу ставился цивильный стул и школьная парта.
К назначенному времени стали собираться офицеры и прапорщики. Явился подполковник Б. Тот самый, что в августе горячей гейзерной водой выкуривал мышей из нор. У него была очень оригинальная походка: шагая, он акцентировано ступал на каблук и в конечной фазе движения делал короткое подсекающее движение под себя, при том он как бы ставил ступни на невидимую линию и вихлял тазом - так обычно ходят топ-модели на подиуме и сексапильные дамы. И вот зашёл этот кекс своей педикообразной походкой в помещение для совещаний и картинно-размашисто провёл указательным пальцем по парте, за которой должен восседать комбриг. После этого он громко и резко закричал:
– Дневальный! Я подошёл.
— Дневальный, протри стол, пыльно, - сказав это, Б., вихляя задом, удалился.
Я про себя подумал: "Тебе надо, ты, сука, и вытирай, педик грёбанный! Совсем обленились, ублюдки, пальцем не хотят пошевелить! Я не нанимался вам тут пыль протирать!"
Поскольку в походных условиях найти чистую тряпку не так-то просто, пришлось проявить солдатскую смекалку и протереть стол газетой. Минут через десять Б вернулся и вновь проведя пальцем по столу заорал:
— Дневальный, почему стол до сих пор не вытерт?!.
— Только что протирал.
— Ещё раз протри!
На гражданке, за разговоры подобным хамским тоном, каким Б. обращался ко мне, можно получить ответ в адекватной тональности или же подчинённые просто не сделают того, что обязаны сделать - найдут оправдательные причины; или выполнят работу, но максимально плохо. На гражданке, руководители разговаривающие с подчинёнными как подполковник Б., в короткие сроки разваливают производственные процессы, поскольку квалифицированные специалисты не переносят подобного обращения и предпочитают менять место работы, а остаются лишь никчёмные, посредственные исполнители.
Я взял газетный лист и стал в присутствии Б. вновь протирать стол. Б. взорвался диким воплем, как если бы я нажал пусковую кнопку межконтинентальной баллистической ракеты нацеленной на США:
— Ты чем протираешь?!!!
В данной ситуации мне ничего другого не оставалось, как сохранять хладнокровие. Будничным, чуточку недоуменным тоном я ответил :
— Газетой.
— Почему не тряпкой ?!!!
— Нет тряпки.
— Сутки ареста !! — подытожил Б.
Вот тут-то и пригодилось мне знание устава.
— Выпишите, пожалуйста, записку об аресте.
— Ишь, какой грамотный ! — орал подполковник, — Я тебе выпишу записку!(многообещающая модуляция его голоса подразумевала, что он меня порвёт как Тузик грелку).
— Иди доложи своему начальнику, что я тебя арестовал!
Разумеется, никому и ничего я не стал докладывать. Если каждое ничтожество будет меня арестовывать, руководствуясь своими понятиями, то здоровья на всех не хватит. От ямы меня спасло то, что я числился в комендантском взводе, где был вычеркнут из списков ввиду длительного отсутствия, а фактически, нелегально обитал в клубе вне всяких списков. Поэтому оба начальника не почесались предпринять в отношении меня карательных мер, хотя и были свидетелями происшествия.
С подполковником Б. связано ещё одно коротенькое воспоминание. Когда тёплые дни кончились и зарядили обложные дожди, приходилось большую часть дня коротать в палатке. Было уже где-то пять вечера. Мглистый сырой сумрак постепенно сгущался. Дождь то моросил, то прекращался. Обычно, в это время мы все уже лежали в палатке, живя предвкушением ужина и отхода ко сну. В те месяцы в клубе квартировал майор К . Он выполнял в бригаде какие-то политико-воспитательные функции. Ни его должность, ни его работа никому не были нужны — атавизм советской военной машины. Он это всё прекрасно понимал и неоднократно по этому поводу шутил. В юности ступив на военную стезю и отслужив уже порядочный срок, ему не было резона что-то менять, необходимо было тянуть до пенсии. Вот он и тянул: зла никому не делал, совершал требуемые от него телодвижения, жил по принципу: "день прошёл — и слава богу".
В тот дождливый вечер майор К. лежал на топчане под уличным навесом, читал в угасающем свете дня книгу. Эту идиллию грубо нарушил подполковник Б явившийся непонятно зачем. Он появился неожиданно, поэтому майор К. не успел принять подобающее данному времени суток более вертикальное положение. Увидав читающего майора, да ещё в столь расслабленной позе, подполковник Б. взревел:"Вы что, книгу читаете?!!! Вам что, делать нечего?!!! Ща дам лопату, будете яму десять на десять копать!!!", - он ещё некоторое время изрыгал угрозы и ругательства, потом ушёл, пообещав, что если ещё раз увидит такую картину, то всем нам не поздоровится. Когда рьяный строевик Б. удалился, все клубные жители вновь приняли лежачие положения, в которых и пребывали до ужина. С тех пор фраза: "Тебе что, делать нечего? Ща дам лопату, будешь яму десять на десять копать" - стала нашей фирменной шуткой.
При написании этих воспоминаний мне в голову пришла мысль, не относящаяся к событиям первой чеченской войны. Но, как мне кажется, достойная того, чтобы её привести здесь. Возможно, что я изобрёл велосипед. Мысль следующая: если кому-то нужно быстро составить ясное и целостное представление о людских нравах господствующих в какой-либо стране, нет необходимости изучать историю, культуру, традиции, быт, экономическую, политическую, правовую системы государства - достаточно узнать о повседневных взаимоотношениях военных иерархий в армии этой страны; как они общаются между собой и внутри себя: начальник - подчинённый, начальник - начальник, подчинённый - подчинённый.
В гражданской жизни указанные взаимоотношения сильно сглаживаются законами, правилами, традициями, опасениями: "а что обо мне подумают окружающие?", работой правоохранительной и судебных систем. В армейской же среде всё максимально упрощено, много бытовой мишуры отсутствует. Поступки людей на военной службе просты и непосредственны, они-то и могут дать общее представление о межличностных отношениях в государстве, обрисовать облик его народа.
Когда мне в голову пришла эта мысль, я стал прокручивать в памяти запомнившиеся бытовые сценки из повседневной жизни бригады, измерять их своим самопальным социологическим инструментом: и всякий раз приходил к выводу, что они вполне могут служить иллюстрациями более масштабных процессов нашей отечественной действительности. Вот парочка таких примеров. Первому я был лично свидетель.
Как обычно, я сидел в капонире и печатал на пишущей машинке бумаги. Вдруг моё внимание привлекли необычайно громкие ругательства начальника штаба. Я выглянул из своего убежища и увидел следующую картину: после общего построения офицеров бригады на плацу, начальник штаба К. оставил какого-то капитана и стал на него орать с такой силой, словно перекрикивал артиллерийскую канонаду. Весь его монолог состоял из грязнейшей ругани и оскорблений. Мне ещё подумалось, что выскажись таким образом офицер в царское время, однозначно - дуэль была бы неизбежна, не взирая ни на какие последующие извинения, причём с трёх шагов, не более. Даже по нынешним нравам за такое на гражданке от души бьют в зубы или дают пятнадцать суток ареста. Капитан пытался что-то тихо и спокойно говорить, но начштаба это только распаляло. Спектакль закончился минут через пять. По силе эмоционального накала, имевшему место, я предположил, что капитан виновен в совершении какого-то ужасного деяния, о котором я ещё не знаю, повлекшего человеческие жертвы или огромный материальный ущерб и что за это ему светит минимум лет десять строгого режима. Через несколько дней, придя в расположении второго батальона, я столкнулся с тем самым капитаном. Он был медиком и оказывал первую помощь задавленному в яме контрактнику А , о котором я упоминал выше. Я же выяснял подробности происшедшего. Закончив говорить о деле, я не удержался и осторожно поинтересовался, за какое преступление против человечества на него так осерчал начштаба? Оказалось, что вся вина капитана состояла в обрезании штрипок на своих штанах... (Штрипки это полоски ткани, которые проходят под ступнёй и удерживают штанины внутри сапога или ботинок, в солдатской среде они именуются тормозами).
О другом забавном случае локального армейского скудоумия, вполне подходящем для иллюстрации глубинных процессов российской действительности в целом, рассказал молоденький прапорщик авианаводчик, который жил в одном кунге с правоведом бригады. После очередного отправленного им вертолёта, он влетел в капонир с таким радостным видом, словно только что посмотрел очень смешную юмористическую передачу. Давясь от смеха, он ужасно заинтриговал присутствующих словами: "Я вам сейчас такое расскажу, такое...!!!".
Но прежде надо дать короткое пояснение. Функции авианаводчика состоят в том, чтобы при заходе вертолёта на посадку обеспечить чистую от людей и предметов площадку и бросить дымовую шашку, по шлейфу которой лётчики определяют направление и силу ветра; при необходимости, связаться с экипажем по радиостанции и дать уточнение обстановки. При продолжительном базировании воинских частей на одном месте, рядом с взлётно-посадочными площадками устанавливают на высоких мачтах предмет, по конструкции почти идентичный сачку для ловли насекомых. Только чулок у него значительно длиннее, он может вращаться как флюгер и на нём по диаметру нанесены широкие полосы. В солдатской среде это приспособление именуется "колдун". Когда нет ветра, колдун висит как простая тряпка. Под воздействием воздушных потоков он расправляется с большей или меньшей интенсивностью, указывая направление и силу ветра.
И вот авианаводчик рассказал, что когда он десять минут назад находился на вертолётной площадке, мимо шли комбриг и начштаба. У первого звание полковник у второго подполковник. Это старший офицерский состав, это люди, в руках которых находятся тысячи человеческих жизней... Короче говоря, идут эти два кекса мимо вертолётной площадки и далее происходит такая сценка:
Комбриг (грубо и громко кричит). Авианаводчик!
Авианаводчик (бодро и чётко откликается). Я, товарищ полковник!
Комбриг (грубо, громко и резко). Почему колдун висит?!
Авианаводчик (замешкавшись с ответом, пытаясь постичь логику вопрошающего, нерешительно и запинаясь). Так... ведь... ветра нет... товарищ полковник.
Начштаба (встревает в разговор грубо и громко). Сделать, чтобы развевался как положено!
Комбриг и начштаба (с достоинством удаляются).
Авианаводчик (стоит забыв закрыть рот, пытаясь понять смысл услышанного).
Когда в стране неожиданно на ровном месте: в час Х не взлетают баллистические ракеты, тонут атомные подводные лодки, случаются норд-осты и бесланы, общественность начинает удивлённо переглядываться и растерянно вопрошать : "Как такое могло случиться?". Людям невдомёк, что за большими звёздами на погонах, за золотыми галунами на мундирах, за лампасами на штанах, под каракулевыми папахами, за усиленной охраной, за высокими заборами, за завесой секретности, скрываются ничтожные, пустые людишки, с куцыми умишками, которые умеют лишь громко кричать и топать ножками, воровать и устраивать подлянки.
При рассказе прапорщика-авианаводчика присутствовал его сменщик - капитан, который в былые годы пилотировал вертолёты. Он в свою очередь рассказал как ещё в советское время, служа на Дальнем Востоке, прилетел в одну воинскую часть. При подлёте, взглянув на колдун, увидел, что тот расположен параллельно земле. Из этого он сделал вывод о значительной силе ветра. С соответствующими предосторожностями стал заходить на посадку - прибавил газу. Неожиданно его пронесло мимо площадки и он едва сумел избежать столкновения с близлежащими объектами. При втором заходе произошло то же самое. Короче, кое-как сел. Выходит из машины, на улице полный штиль, а колдун при этом "развевается, как положено". Выяснилось, что внутрь него поместили железный каркас...
К слову сказать, начштаба К. убыл из бригады в сентябре или октябре месяце, в связи с тем, что он баллотировался в депутаты на выборах одного из областных городов. Не знаю, стал ли он законодателем, очень надеюсь, что нет.
В этой связи вспоминается давнишний анекдот о том, как через 20 лет после окончания школы, один из классов собрался вместе. Кто-то стал учёным, кто-то инженером, а двоечник и второгодник Вовочка стал армейским генералом. Шокированные одноклассники удивлённо спросили Вовочку, дескать, как такое могло случиться, ведь он ничего не учил, ничего не умел, ничего не знал и вдруг генерал?!!! На что Вовочка ответствовал: " А я и сейчас ничего не знаю, но чтобы к утру было сделано". Такими вовочками у нас забиты государственные учреждения всех уровней.
Когда я работал следователем, у нас в подразделени был один тип,(назовём его А), ростом метр восемьдесят, с солидным брюшком. Одевался в костюм с галстуком, лицо его всё время было сосредоточенно-важным. Внешность у него была в высшей степени представительная, внушающая невольное почтение посетителям, которые обращались к нему по имени отчеству. В соответствии со своим должностным статусом, он распоряжался судьбами людей, попадавших в поле его юрисдикции. Но простые граждане не знали, что у этого должностного лица имелся один весьма существенный недостаток - он был безграмотен. В слове "ещё" допускал четыре ошибки. В те годы бумаги большей частью писали вручную. Чтобы не была видна его тотальная безграмотность, А писал протоколы и постановления микроскопическими буковками. Когда посетители в отчаянии говорили, что не могут разобрать текст, А с величайшей готовностью и внутренним облегчением зачитывал им документ вслух. Вот так хитро он маскировал свою профнепригодность.
Естественно, возникает вопрос, как он умудрился занять должность? После развала Советского Союза, неожиданно возник "девятый вал" преступности. Вся гнусь и мерзость рода человеческого, воспользовавшись атрофией власти, попёрла из всех щелей. Если в советское время на территории района за год случалось два умышленных убийства и это считалось очень плохой криминогенной ситуацией, то в начале 90-х, семь убийств за неделю уже оценивались, как спокойная обстановка. В 1993 году, в школах милиции экстренно сократили срок обучения на 6 месяцев — убрали предвыпускную практику. Милиция физически не справлялась с расследованием уголовных дел. Как сказал на выпускном собрании представитель ГУВД Московской области, у них на тот момент лежало без движения пять или шесть тысяч уголовных дел, которые некому было расследовать — людей не хватало. И вот в этой экстренной обстановке мальчиков и девочек, с десятью классами образования, работавших в милиции курьерами, назначили младшими следователями, передав им дела по лёгким, малознчительным преступлениям.
Многие из них освоились, поднаторели в делопроизводстве, но внутренне они так и остались курьерами. К счастью нашей страны, А. не выдержал психологического напряжения, ежечасно возникавшего от необходимости маскировать свою некомпетентность. Он ушёл на должность участкового, менее писучую, но достаточно взяткоёмкую.
Я немного отвлёкся от исторического повествования. Тема российского бескультурья и некомпетентности безгранично велика — под стать нашим необъятным просторам. Начав с банального колдуна на давно исчезнувшей вертолётной площадке, можно легко провести параллели и до кандидатской диссертации господина Путина В.В. Но.... на сегодняшний день это пока ещё весьма рискованное мероприятие.
